Помимо сказок и преданий, мифов и нашей истории, о которых мы уже говорили в предыдущих эпизодах, большой частью беларуского наследия является наш язык. Но всегда ли он был таким, каким мы знаем его сегодня? Как разговаривали наши предки? Не повлияли ли на беларуский язык другие, например, русский язык? Ведь сейчас всё чаще можно услышать мнение, мол, беларуский язык произошёл из русского и это просто такой диалект. А в качестве примера приводят другое мнение: о том, что даже мат у нас «не беларуский».
Именно о нём и пойдёт наша беседа в этом эпизоде подкаста. Ведь бранная лексика – один из самых интересных индикаторов, по которому можно проследить не только историю языка, но и влияние на него, если оно вообще существовало.
Мы поговорили с Владиславом Горбацким – политологом, социолингвистом и гендерным исследователем, который уже 11 лет живёт в Вильнюсе и преподаёт университетские дисциплины, связанные с языком и обществом. Одно из научных направлений его многолетней работы за последние шесть лет – это создание большого словаря «кляцьбонікаў» (проклятий), беларуской брани и обсценной лексики. Словарь уже на завершающем этапе подготовки.
Было бы ошибкой считать, что существуют якобы культурные и цивилизованные языки, или такие, в которых нецензурная лексика не развитая и её нет. Соответственно, нельзя считать, что язык с обсценной лексикой – нецивилизованный. Это – стереотипы. «Мы знаем, что во всех языках, которые существовали (мертвых и живых), всегда был блок нецензурной лексики», – отмечает лингвист.
«Есть определённая специфика, но каждый язык, который существовал и существует на планете, – во всех присутствует этот большой блок обсценной лексики. И мы объясняем, почему: это – и лексическое разнообразие (сразу будем говорить по-научному). Люди всегда работают: они каждому явлению дают слово, называют его, конкретизируют. Но, конечно, нужно учитывать не только языковые факторы, но и экстралингвистические, как мы их называем. Психологические. Слова, которые используются для разрядки, экспрессии».
Поэтому, конечно, в Беларуси тоже есть своя собственная брань. Вопрос лишь в том, действительно ли мы знаем беларуский язык, или только так считаем.
Обсценная лексика – это ещё и своеобразная карта. Когда сквернословие меняется, по нему можно проследить и изменение истории, или быта в определённые моменты времени, или даже географию и конкретный регион. Кроме того, такая лексика подчёркивает и наличие определённых диалектов, или даже особенности мышления людей. Исследователь отмечает, что в Беларуси брань тоже имеет свои особенности: например, в одних регионах используются более вульгарные общеславянские формы, а в других – старые аутентичные проклятия, или «кляцьбонікі», которые не имеют ничего общего с обычным матом, но звучат ещё сильнее.
Во время работы над словарём и в целом, как исследователь, Владислав всегда следит за тем, что вокруг говорят люди, чтобы зафиксировать все эти особенности. Поэтому у него всегда много интересных языковых историй, когда какое-то слово использовалось в неожиданной форме.
Например, он вспомнил ситуацию, когда как-то ехал в переполненном людьми трамвае в Витебске: там сидел один мужчина и, расставив ноги, занял сразу несколько мест. Одна из женщин подошла к нему и, не стесняясь слов, сказала ему: «Прасушкай будзеш дома займацца. Дай мне сесці». И вот это слово – «прасушка» – прозвучало одновременно и смешно, и неожиданно, и очень метко. Как объяснил исследователь, такие слова, возможно, и грубоватые, но очень живые – рождаются непосредственно из народного языка, его ритма и контекста.
Другой пример – проклятие, услышанное в одной деревне. Прислали молодого тракториста из Орши, который ещё не разобрался, где и что. Он приехал на тракторе и начал копать не через дорогу, где было колхозное поле, а именно там, где у одной бабушки был сад. А она в этот момент разговаривала с Владиславом во время его рабочей поездки. В какой-то момент, возмущённая поведением молодого тракториста, она повернулась к нему и закричала: «Што ты робіш, каб табе такую могілку капалі!»
И в этих словах, как видите, нету классического оскорбления, или вульгаризмов, или даже современных выражений. Но их сила – в традиционной беларуской модели проклятия, где они строятся не на базе нецензурных слов, а через страшные, но метафорические пожелания. Владислав называет их настоящим культурным феноменом – «кляцьбонікамі», старыми беларускими проклятиями, которые сохранились в быту до наших дней.
Диалектные особенности также составляют большую часть беларуской нецензурной лексики. Например, в Витебской области существуют слова «шлыхаць» или «шлыхацца» – обозначения грубого или брутального сексуального контекста. Эти слова редко встречаются в литературном языке, но живут в говорах, передаются из поколения в поколение и создают уникальный слой народной выразительности. Исследователь подчёркивает, что такие диалектные «залацінкі» – важный элемент нашей культурной памяти: они помогают понять, как формировалось языковое сознание беларусов.
Разговаривая о брани, мы затронули и более широкий контекст: русификацию и постепенное исчезновение наследия беларуского языка.
С одной стороны, всё чаще мы слышим мнение, что некоторые оскорбления «не свои», а как будто бы заимствованные. Будто они происходят из русского языка. Но здесь исследования Владислава показывают обратное: у нас есть собственные системы, традиции, контексты и даже целые классы этнолингвистических феноменов, которые не имеют аналогов в русском мате. А те слова, которые считаются исключительно русскими или польскими (или даже украинскими и литовскими), – во многих случаях на самом деле являются общеславянскими. То есть они существовали и пришли не из какой-то конкретной страны, а были одновременно повсюду и записаны в словари разных языков в одно время (например, известное всем «б**ть» – общеславянское, а не русское).
С другой стороны, остаётся проблема исчезновения слов беларуского языка. Молодёжь утрачивает компетенцию и не знает беларуский язык, из-за чего многие сокровища (даже если посмотреть на обычные слова, а не брань) со временем теряются полностью. И затем люди создают новые слова, хотя могли бы пользоваться теми, которые когда-то уже существовали и исчезли лишь потому, что их не зафиксировали. Или не понимают те слова, которые услышали, из-за чего они со временем также могут быть утрачены. Ведь существуют они только потому, что их знают лишь бабушки и дедушки в деревнях или в определённых регионах.
Владислав видит свою миссию именно в том, чтобы собрать материал, который исчезает, то, что не вошло в словари или осталось в архивах, памяти или в записных книжках разных исследовательниц и исследователей из-за самоцензуры. Чтобы дать людям возможность восстановить и реконструировать наш язык.
Тем более, что речь идёт о вселенной языка, который по-настоящему невероятен, более метафоричен и поэтичен, чем русский. Где нам не обязательно будет таскать за собой общеславянские слова, которые русский язык считает собственными.
Беларуский язык – разнообразный. Мы затронули тему обсценной лексики для того, чтобы привлечь ваше внимание и внимание молодёжи, подчеркнуть на этом примере проблему русификации и постепенную утрату самосознания. В следующих эпизодах мы надеемся затронуть и другие аспекты нашего языка.
Не теряйте себя, разговаривайте по-беларуски и обязательно послушайте этот эпизод полностью, потому что мы рассказали лишь о небольшой части нашей беседы.
Если вы хотите с нами связаться, но боитесь использовать комментарии, можете написать нам на e-mail. После этого достаточно будет удалить своё письмо из папки «Отправленные».
Наш адрес: help@belarus.fm
